Владимир Плотников - По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]

Перед выездом в Бухару я решил все-таки взять обещанные Чижовым три дня для отдыха. Командировка предстояла дальняя, по времени неопределенная, и хотелось хоть немного побыть с семьей.

— Слушай, мне казалось, что ты серьезный человек! — зашумел Чижов, как только я заговорил об этом. — Какой отдых? Как у тебя язык поворачивается? Ты думаешь, мне не хочется побыть с семьей? Думаешь, я ее вижу? Вот съездишь в Бухару, поставишь дело на ноги, тогда и отдохнешь…

Меня это не удивило. Я хорошо знал своего начальника и приемы, которыми тот пользовался, чтобы урезонить подчиненных, когда они, по его мнению, начинали думать больше о личных, чем о служебных интересах: «Ты по семье соскучился? Я тоже», «Ты плохо себя чувствуешь? А я который день на работу с больничным листом хожу», «У тебя ребенок заболел? У меня оба лежат, и жена еле двигается», «У тебя ручка крана на кухне отвалилась? У меня этой ручки давно нет, вместо нее гаечный ключ приспособил. Гораздо удобней, попробуй». А поскольку подчиненных у Чижова было много и все они не стеснялись жаловаться ему на свои невзгоды, то получалось, что он, его жена и дети самые больные, самые несчастные люди на свете, и оставалось только удивляться, как это они до сих пор живы, а сам Чижов не только живет, но еще и работает на таком ответственном посту.

Мне эти приемы не нравились. Поначалу я терпел, а потом стал отвечать на хитрость хитростью: находясь в командировке на Псковщине, тратил сэкономленное время на посещение Михайловского или Печор, из Петрозаводска ездил в Кижи, из Архангельска — на Соловки; работая в Кисловодске, перечитывал «Княжну Мери» и с наслаждением отыскивал описанные в ней места… Командировка в Бухару сулила новые впечатления. Поэтому, когда Чижов стал отказывать мне в обещанном отдыхе, я покорно сказал:

— Хорошо, завтра выеду.

— Вот это другой разговор, — просиял начальник. — А пока оформляй Предписание, получай аванс. Все вопросы, связанные с Сулейманходжаевым, будешь решать с местными властями. Сюда возвращаться за этим нелепо.

— Да, конечно, — ответил я.

О своем решении ехать поездом, чтобы все-таки отдохнуть, а заодно увидеть новые места, я промолчал. Иначе бы Чижов заставил меня лететь самолетом…

Остались далеко позади лысые предгорья Южного Урала, густо-синяя гладь Аральского моря, пристанционные поселки с наглухо закрытыми от песчаных бурь окнами, стада верблюдов, по-весеннему зеленые берега Сырдарьи…

В Самарканде я на свой страх и риск сделал остановку, чтобы осмотреть город, посетить мавзолеи Шахи-Зин-ды, обсерваторию и медресе Улугбека, мечеть Гур-Эмир с гробницей Тимура, послушать связанные с этими великолепными памятниками легенды.

Теперь, вот уже четвертый день, я сидел с утра и до вечера в архиве Бухарского почтамта, перебирая сотни, тысячи корешков от посылочных переводов.

Без их осмотра обойтись было нельзя, потому что Су-лейманходжаев, в случае провала своего плана продажи бус цыгану Леньке, мог переправить их домой по почте, чтобы не подвергать себя лишней опасности.

После работы я знакомился с городом — бродил по древней цитадели бухарских эмиров Арку, любовался самым высоким Минари-Килямом (Великим минаретом) и его ротондой, из арочных окон которой когда-то звучали гнусавые голоса муэдзинов, подолгу рассматривал затейливую вязь узоров на стенах мавзолея Саманидов, отдыхал под куполами древних базаров Заргарона, Тиль-пан-Фурушана, Саррафона, где много веков назад шла бойкая торговля ювелирными изделиями, головными уборами и шелками. Заглядывал в тихие улочки, облепленные по обеим сторонам глинобитными домами, посещал заваленный весенней снедью рынок, наблюдал, как по его двору верхом на ослах или в двуколках ездили колхозники в чалмах, тюбетейках и разноцветных халатах, а возле чайханы, в тени чинар, неторопливо пили чай из пиал и вели разговоры седобородые старики…

К концу четвертого дня милиционер доставил мне прямо на почтамт установочную справку на Рашида. В ней значилось, что Рашид был седьмым, последним ребенком в семье, и самым непутевым. Школу закончил кое-как, из трех лет военной службы почти год просидел на гауптвахте, после увольнения в запас и возвращения на родину пробовал спекулировать каракулевыми шкурками, а когда дело дошло до привлечения к ответственности, уехал и работал на реконструкции шоссе Москва — Ленинград. Оттуда он вернулся зимой и занялся кустарным промыслом — изготовлением бухарских гребней.

Прочитав справку, я подумал, не Рашида ли я видел на рынке? Там, у самого входа, всегда сидел молодой мужчина в черной тюбетейке, поношенном пиджаке и брюках, заправленных в хромовые сапоги. В присутствии желающих приобрести сувениры этот кустарь ловко вырезал из деревянных заготовок частые гребни и продавал их по рублю за штуку. Я сам купил у него такой гребень на память.

Отогнав от себя эту мысль, я продолжал листать документы. В первую очередь всматривался в их нижнюю часть, которая содержала сведения об отправителях, потом бегло осматривал верхнюю, но ничего, заслуживающего внимания, мне не попадалось. Постепенно, и чем дальше, тем больше, я терял надежду на то, что эта нудная работа даст какие-нибудь результаты. И вдруг!

Машинально отогнув очередной корешок, я увидел на следующем запись: «Новгородская область, поселок Пролетарий, Сулейманходжаев Рашид». Эта надпись была сделана снизу. А наверху значилось: «Бухара, почтамт, до востребования, Сулейманходжаеву Рашиду». Я посмотрел на штемпель… Он был поставлен через месяц после кражи! Но вес — всего 10 килограммов — соответствовал весу похищенных бус только наполовину… Надо было искать дальше, и я, взяв очередную пачку корешков, принялся перебирать их. Теперь я был почти уверен, что найду еще по крайней мере один перевод. И действительно, через несколько минут я уже держал его в руках. Только обратный адрес отличал этот перевод от первого. В нем значилась не Новгородская область, а город Новгород. Итак, Сулейманходжаев из разных мест в один день отправил на свое имя до востребования две посылки, общий вес которых почти совпадал с весом украденных ювелирных изделий! Стараясь не выдавать охватившее меня волнение, я пригласил понятых и изъял убийственные для Сулейманходжаева документы.

Утром я зашел в милицию, взял оперативника и направился на рынок. Мне не терпелось проверить предположение, которое возникло на почтамте. Подойдя к сидевшему у ворот кустарю, я сказал:

— Два гребня, с инициалами мастера…

Кустарь поднял голову и вопросительно посмотрел на меня:

— Понравились?

— Очень. Хочу подарить знакомым…

Кустарь взял две болванки, виртуозно превратил их в гребни, а между рядами зубьев вырезал буквы «Р» и «С».

— Как зовут мастера? — спросил я, протягивая ему деньги.

— Рашид Сулейманходжаев, — ответил кустарь.

— Хорошо… Именно вы нам и нужны, — сказал я, предъявив служебное удостоверение. — Забирайте ваше имущество, пойдемте с нами.

Сулейманходжаев неторопливо сложил инструменты и заготовки в чемодан и, пробурчав: «Хаетни узи шундай», пошел за мной.

— Что он сказал? — спросил я у оперативника.

— На жизнь свою пожаловался, — ответил тот. — Раньше, говорит, его заставляли работать, а теперь не дают.

В милиции я поинтересовался у Сулейманходжаева:

— Русским языком вы владеете? Переводчик вам нужен?

— Зачем переводчик? Я умею по-русски, — сказал кустарь.

— Тогда скажите: где бусы?

— Какие бусы?! Никаких бус не знаю…

— Не знаете?!

— Клянусь, не видел и в руках не держал.

— Где бусы из ящика, сброшенного с машины под Зайцевом?! — настойчиво повторил я.

— Не знаю я никакого ящика! Здесь Бухара, а не Зайцево! — огрызнулся Сулейманходжаев, и в его глазах загорелись злобные огоньки.

— Что было в посылках, отправленных вами из Пролетарки и Новгорода?

— Никаких посылок я не отправлял!

— Нет, отправляли.

Я достал из портфеля два корешка от переводов и показал их Сулейманходжаеву:

— Вами заполнены? Не скажете правду — эксперты дадут заключение!

Кустарь искоса посмотрел на корешки и опустил глаза.

— Тугры гапир, Рашид. Говорите правду, — обратился я к нему, так как успел выучить несколько фраз по-узбекски. — Деться вам некуда.

Сулейманходжаев продолжал молчать.

— Выньте все из карманов! — потребовал я.

Кустарь, не торопясь, положил на стол бумажник, носовой платок, ключи, пачку сигарет, вывернув брючные карманы, стряхнул на пол застрявшую в швах табачную пыль.

— Проверьте, — попросил я оперативника.

Тот привычными движениями ощупал Сулейманходжаева. Обнаружив в пиджаке потайной карман, он вынул из него какую-то бирку и… три снизки бус.

— Тугры гапир, Рашид! — повторил я.